Ich kam von meinem Wege ab, weil es so nebeldunstig war.
Der Wald war feuchtkalt wie ein Grab und Finger griffen in mein Haar.
Ein Vogel rief so hoch und hohl, wie wenn ein Kind im Schlummer klagt
und mir war kalt, ich wußte wohl, was man von diesem Walde sagt!
Dann setzt' ich wieder Bein vor Bein und komme so gemach vom Fleck
und quutsch' im letzen Abendschein schwer vorwärts durch Morast und Dreck.
Es nebelte, es nieselte, es roch nach Schlamm, verfault und naß,
es raschelte und rieselte und kroch und sprang im hohen Gras.
Auf einmal, eh ich’s mich versehn, bin ich am Strom, im Wasser schier.
Am Rand bleib ich erschrocken stehn, fast netzt die Flut die Sohle mir.
Das Röhricht zieht sich bis zum Tann und wiegt und wogt soweit man blickt
und flüstert böse ab und an, wenn es im feuchten Windhauch nickt.
Das saß ein Kerl! Weiß Gott, mein Herz stand still, als ich ihn sitzen sah!
Ich sah ihn nur von hinterwärts, und er saß klein und ruhig da.
Saß in der Abenddämmerung, die Angelrute ausgestreckt,
als ob ein toter Weidenstrunk den dürren Ast gespenstisch reckt.
«He, Alter!"ruf ich, «beißt es gut?"Und sieh, der Baumstamm dreht sich um und wackelt mit dem runden Hut und grinst mit spitzen Zähnen stumm.
Und spricht, doch nicht nach Landesart, wie Entenschnattern, schnell und breit,
kommt’s aus dem algengrünen Bart: «Wenn's regnet, hab' ich gute Zeit»!
«So scheint es», sag ich und ich schau in seinen Bottich neben ihn.
Da wimmelts blank und silbergrau und müht sich mit zerfetzem Kiem´,
Aale, die Flossen zart wie Flaum, glotzäugig Karpfen. Mittendrin,
ich traue meinen Augen kaum, wälzt eine Natter sich darin!
«Ein selt’nes Fischlein, Alter, traun!"Da springt er froschbehend empor.
«Die Knorpel sind so gut zu kaun"schnattert listig er hervor.
«Gewiß seid ihr zur Nacht mein Gast! Wo wollt ihr heute auch noch hin?
Nur zu, den Bottich angefaßt! Genug ist für uns beide drin!»
Und richtig watschelt er voraus, patsch, patsch am Uferrand entlang.
Und wie im Traume heb ich auf und schleppe hinterdrein den Fang.
Und krieche durch den Weidenhag, der eng den Rasenhang umschmiegt,
wo, tief verborgen selbst am Tag, die schilfgebaute Hütte liegt.
Da drinnen ist nicht Stuhl, nicht Tisch, der Alte sitzt am Boden platt,
es riecht nach Aas und totem Fisch, mir wird vom bloßem Atmen satt.
Er aber greift frisch in den Topf und frißt die Fische kalt und roh,
packt sie beim Schwanz, beißt ab den Kopf und knirscht und schmatzt im Dunkeln
froh.
«Ihr eßt ja nicht! Das ist nicht recht!"Die Schwimmhand klatscht mich fett aufs
Knie.
«Ihr seid vom trockenen Geschlecht, ich weiß, die Kerle essen nie!
Ihr seid bekümmert? Sprecht doch aus, womit ich Euch erfreuen kann!»
«Ja», klappre ich: «Ich will nach Haus, aus dem verfluchten Schnatermann.»
Da hebt der Kerl ein Lachen an, es klang nicht gut, mir wurde kalt.
«Was wißt denn Ihr vom Schnatermann?""Ja», sag ich stur,"so heißt der Wald.»
«So heißt der Wald?"Nun geht es los, er grinst mich grün und phosphorn an:
«Du dürrer Narr, was weißt du bloß vom Schnater-Schnater-Schnatermann?!»
Und schnater-schnater, klitsch und klatsch, der Regen peitscht mir ins Gesicht.
Quatsch´ durch den Sumpf, hoch spritzt der Matsch, ein Stiefel fehlt — ich acht
es nicht.
Und schnater-schnater um mich her, und Enten-, Unken-, Froschgetöhn.
Möwengelächter irr und leer und tief ein hohles Windgestöhn…
Des andern Tags saß ich allein, nicht weit vom prasslenden Kamin
und ließ mein schwer gekränkt´ Gebein wohlig von heißem Grog durchziehn.
Wie golden war der Trank, wie klar, wie edel war sein starker Duft!
Ich blickte nach dem Wald — es war noch sehr viel Regen in der Luft…
Ina Seidel (1885−1974)
Перевод песни Regenballade
Я сбился с пути,потому что было так туманно.
Лес был влажным, как могила, и пальцы вцепились в мои волосы.
Птица кричала так высоко и полого, как если бы ребенок жаловался в дремоте
и мне было холодно, я, наверное, знал, что говорят об этом лесу!
Затем я снова ставлю ногу на ногу и так делаю с пятна
и в последний вечер тяжело продвигался вперед по трясине и грязи.
Он туманился, моросил, пахло грязью, гнилью и сыростью,
он шелестел и шелестел, и ползал, и прыгал в высокой траве.
И вдруг, как ни в чем не бывало, я оказался на берегу, в воде.
На краю я испуганно стою, чуть не приливом прошиб мне подошву.
Труба тянется до пихты и весит и весит, насколько вы видите
и зло шепчет время от времени, когда он кивает на влажное дуновение ветра.
Это сидел парень! Бог знает, мое сердце остановилось, когда я увидела его сидящим!
Я видел его только сзади, а он сидел маленький и спокойный.
Сидел в сумерках, вытянув удочку,
будто мертвая ивовая прядь, привидевшаяся на засохшей ветке.
"Эй, Старик!"я кричу:" хорошо кусается?"И вот, бревно поворачивается и покачивает круглой шляпой, Немо ухмыляясь острыми зубами.
И говорит, но не по-государственному, как утиный рык, быстро и широко,
из-под зеленой бороды:»если пойдет дождь, я хорошо проведу время"!
- Кажется, так, - говорю я и заглядываю в чан рядом с ним.
Поскольку wimmelts blank и серебристо-серый и норовит с zerfetzem Kiem,
Угри, плавники нежные, как пух, глазастые карпы. В середине,
я едва доверяю своим глазам, в них валяется какая-то гадость!
"Чудная рыбешка, старина, Траун!"- Вскакивает лягушонок.
- Хрящи так хороши для Кауна, - хитро прищурился он.
"Воистину, вы-мой гость на ночь! - Куда же вы сегодня собрались?
Только бы не трогали Чан! Хватит нам обоим!»
И правильно он шагает вперед,пыхтит, пыхтит вдоль берега.
И, как во сне, я поднимаюсь и тащу за собой улов.
И ползти по Ивовому склону, плотно огибающему дерновый склон,
где, глубоко спрятанная даже днем, лежит Камышовая хижина.
Там, внутри, не стул, не стол, старик сидит на полу,
пахнет падалью и мертвой рыбой, меня тошнит от невооруженного дыхания.
Но он хватает свежую рыбу в горшке и ест холодную и сырую,
хватает ее за хвост, откусывает голову и хрустит и чмокает в темноте
рад.
«Да вы не ешьте! Это не правильно!"Плавающая рука жирно хлопает меня по
Колено.
"Вы из сухого пола, я знаю, парни никогда не едят!
Вы огорчены? Скажите же, чем я могу вас порадовать!»
- Да, - буркнул я, - я хочу домой, подальше от этого проклятого Шнайдера.»
Тут парень поднял смех, это прозвучало нехорошо, мне стало холодно.
«Что вы знаете о Шнейтермане?"- Да, - упрямо говорю я, - так называется лес.»
«Так называется лес?"Ну вот, - усмехнулся он мне, - зеленый и фосфорный.:
"Ах ты, дура, что ты знаешь о Шнейдере-Шнейдере-Шнейдере?!»
А шнапс-шнапс, лязг и лязг, дождь хлещет мне в лицо.
Бредет по болоту, высоко брызжет слякоть, одного сапога не хватает — я восемь
это не.
И schnater-schnater вокруг меня, и утки, Ункен-, Froschgetöhn.
Смех чаек безумный и пустой и глубокий полый стон ветра…
На другой день я сидел один, недалеко от пылающего камина
и позволил моей сильно покалеченной кости приятно пронизать горячий грог.
Каким золотистым было зелье, каким ясным, каким благородным был его сильный аромат!
Я посмотрел на лес — в воздухе было еще очень много дождя…
Ина Зайдель (1885-1974 Гг.)
TanyaRADA пишет:
- спасибо! От Души!!! ( Улыбаюсь...)все так!!!Liza пишет:
Любимая песня моей мамы