Она водила большой старый ЗИЛ с дверьми, выпадающими наружу,
и швейной машинкой под задним стеклом.
Спереди, на капоте, вместо эмблемы горела лампочка, похожая на гигантское яйцо.
Была у нее пасхальная шляпка с автографом самого Левитана, а в волосах ее всегда были опилки.
И она прорезала две дырки на платье — для этих ее крыльев, что в любой момент
могли вырасти на лопатках. Крылья из перьев и изоленты.
И когда она становилась пьяной и мягкой, она всегда пела про Нижний Тагил,
что на Урале, где ветер крепок, а люди не суют нос в чужие дела…
У нее было с полсотни футбольных мячей, отобранных ею у ребятни.
И еще она собирала кости всех мастей+
И жила она в крытом прицепе под мостом, гнала собственный спирт и давала
детишкам сигареты.
Ее ударило молнией восемь или девять раз, и она ненавидела даже упоминания о грозе.
Она изобрела свой собственный язык, и всегда была в резиновых сапогах.
Могла, хе, подлечить кого угодно на ходу+
И губы ее были, как вишни,
И была она сильнее любого мужчины+
А пахло от нее соляркой и шипеньем перебродившего кваса+
Это она замазала грязью пчелиное жало, когда я гулял на ручье.
И подарила мне первый поцелуй+
Самый первый поцелуй+
Первый поцелуй | 2010
Исполнитель: Billy's BandПеревод песни
Она водила большой старый ЗИЛ с дверьми, выпадающими наружу,
и швейной машинкой под задним стеклом.
Спереди, на капоте, вместо эмблемы горела лампочка, похожая на гигантское яйцо.
Была у нее пасхальная шляпка с автографом самого Левитана, а в волосах ее всегда были опилки.
И она прорезала две дырки на платье — для этих ее крыльев, что в любой момент
могли вырасти на лопатках. Крылья из перьев и изоленты.
И когда она становилась пьяной и мягкой, она всегда пела про Нижний Тагил,
что на Урале, где ветер крепок, а люди не суют нос в чужие дела…
У нее было с полсотни футбольных мячей, отобранных ею у ребятни.
И еще она собирала кости всех мастей+
И жила она в крытом прицепе под мостом, гнала собственный спирт и давала
детишкам сигареты.
Ее ударило молнией восемь или девять раз, и она ненавидела даже упоминания о грозе.
Она изобрела свой собственный язык, и всегда была в резиновых сапогах.
Могла, хе, подлечить кого угодно на ходу+
И губы ее были, как вишни,
И была она сильнее любого мужчины+
А пахло от нее соляркой и шипеньем перебродившего кваса+
Это она замазала грязью пчелиное жало, когда я гулял на ручье.
И подарила мне первый поцелуй+
Самый первый поцелуй+
и швейной машинкой под задним стеклом.
Спереди, на капоте, вместо эмблемы горела лампочка, похожая на гигантское яйцо.
Была у нее пасхальная шляпка с автографом самого Левитана, а в волосах ее всегда были опилки.
И она прорезала две дырки на платье — для этих ее крыльев, что в любой момент
могли вырасти на лопатках. Крылья из перьев и изоленты.
И когда она становилась пьяной и мягкой, она всегда пела про Нижний Тагил,
что на Урале, где ветер крепок, а люди не суют нос в чужие дела…
У нее было с полсотни футбольных мячей, отобранных ею у ребятни.
И еще она собирала кости всех мастей+
И жила она в крытом прицепе под мостом, гнала собственный спирт и давала
детишкам сигареты.
Ее ударило молнией восемь или девять раз, и она ненавидела даже упоминания о грозе.
Она изобрела свой собственный язык, и всегда была в резиновых сапогах.
Могла, хе, подлечить кого угодно на ходу+
И губы ее были, как вишни,
И была она сильнее любого мужчины+
А пахло от нее соляркой и шипеньем перебродившего кваса+
Это она замазала грязью пчелиное жало, когда я гулял на ручье.
И подарила мне первый поцелуй+
Самый первый поцелуй+