Сердце | 2002

Как же ты мне надоел, мучительный орган.
Слабый, вечно больной, кровоточащий.
Я не могу уснуть, ни днем, ни ночью,
Ты изнутри долбишь тонкую оболочку.

Сжатия и разрывы, новые спазмы и муки,
Взгляд, безупречно ленивый, предают дрожащие руки.
Вокруг погашенной лампы мечутся странные блики,
Голос разума слабый-слабый, тихий-тихий.

Я могу прекратить, твою жизнь.
Запястьем руки.
Ведь кровь - это всего лишь жидкость,
Тонкие венки хрупки.

Сжатия и разрывы, новые спазмы и муки,
Взгляд, безупречно ленивый, предают дрожащие руки.
Вокруг погашенной лампы мечутся странные блики.
Голос разума слабый-слабый, тихий-тихий.

Если бы ты прорвалось наружу,
Разрушив ребра и кожу,
Это был бы хороший конец всему,
Это был бы... Хороший...

Как же ты мне надоел, мучительный орган.
Слабый, вечно больной, кровоточащий.
Я не могу уснуть, ни днем, ни ночью,
Ты изнутри долбишь тонкую оболочку.

Как же ты мне надоел, мучительный орган.
Слабый, вечно больной, кровоточащий.
Я не могу уснуть, ни днем, ни ночью,
Ты изнутри долбишь тонкую оболочку.

Сжатия и разрывы, новые спазмы и муки,
Взгляд, безупречно ленивый, предают дрожащие руки.
Вокруг погашенной лампы мечутся странные блики,
Голос разума слабый-слабый, тихий-тихий.

Я могу прекратить, твою жизнь.
Запястьем руки.
Ведь кровь - это всего лишь жидкость,
Тонкие венки хрупки.

Сжатия и разрывы, новые спазмы и муки,
Взгляд, безупречно ленивый, предают дрожащие руки.
Вокруг погашенной лампы мечутся странные блики.
Голос разума слабый-слабый, тихий-тихий.

Если бы ты прорвалось наружу,
Разрушив ребра и кожу,
Это был бы хороший конец всему,
Это был бы... Хороший...

Как же ты мне надоел, мучительный орган.
Слабый, вечно больной, кровоточащий.
Я не могу уснуть, ни днем, ни ночью,
Ты изнутри долбишь тонкую оболочку.