Чикаго | 1989

Хорошо, что у нас есть еще ночь,
Но собаки не спят, не различить погон
По городу катит серый фургон,
Но я оденусь в черное — меня хрен возьмешь
И счастье в том, чтобы иметь кусок хлеба
И не менять своих убеждений,
Но это небо останется небом,
А там работают без рассуждений
И верить только разбитому магу,
Но, дорогая, ты не в Чикаго
А мы идем, но хватит ли слез.
А мы поем за деньги для люда.
И каждому Пилату нужен Христос.
Но кто уверен, что я не Иуда?
И опять какой-то дурак
Рассуждает о нашей изгойе.
А на кухне все тот же бардак
И папиросы-дерьмо и чай как помои.
И верить только разбитому магу,
Не понимая, что такое Чикаго
Хорошо, что у меня есть еще блюз
Твоя любовь и немного вина
Одиночество то, чего я так боюсь
Доброе утро, родная страна,
А мы поем, но кончится блюз
И ночь, когда не вечная полночь,
А на флагштоке распятый Иисус
И рядом хохочет какая-то сволочь
И верить только разбитому магу,
Предчувствуя, что никогда, никогда

Хорошо, что у нас есть еще ночь,
Но собаки не спят, не различить погон
По городу катит серый фургон,
Но я оденусь в черное — меня хрен возьмешь
И счастье в том, чтобы иметь кусок хлеба
И не менять своих убеждений,
Но это небо останется небом,
А там работают без рассуждений
И верить только разбитому магу,
Но, дорогая, ты не в Чикаго
А мы идем, но хватит ли слез.
А мы поем за деньги для люда.
И каждому Пилату нужен Христос.
Но кто уверен, что я не Иуда?
И опять какой-то дурак
Рассуждает о нашей изгойе.
А на кухне все тот же бардак
И папиросы-дерьмо и чай как помои.
И верить только разбитому магу,
Не понимая, что такое Чикаго
Хорошо, что у меня есть еще блюз
Твоя любовь и немного вина
Одиночество то, чего я так боюсь
Доброе утро, родная страна,
А мы поем, но кончится блюз
И ночь, когда не вечная полночь,
А на флагштоке распятый Иисус
И рядом хохочет какая-то сволочь
И верить только разбитому магу,
Предчувствуя, что никогда, никогда