С душой Достоевского, с комплексами Блока я в ресторане сидел, меня тошнило от
сока
Судьбу разъел, как бронхит, синдром Льва Толстого, непротивление — слева,
справа — грубое слово.
Господь сорвал голос, его мало кто слышит, но жизнь и так хороша и поэтому
дышит.
Моя любовь к миру слева, там где пышная Клава, где ест яблоки Ева,
а надо мной моя слава.
Боже, как хорошо, как легки эти двери, я в них спокойно вошел, на блюдах птицы
и звери.
Я немного грустил, как могила Шагала, спросили — кто виноват? Ответил — выпили
мало.
Но тут ты появилась и этот бред вспыхнул храмом я, как старый Дионис,
стал мифологическим срамом,
Как на невольничьих рынках — стояла Родина голой на задворках Европы,
с крылами до пола.
Я забыл, кем я стал, я проклял искусство понял я, что давно боялся этого
чувства.
Я с тоской Мандельштама упал на колени прости меня, я люблю твои овалы и тени.
И вдруг что-то слетело в эту щель между нами, что-то сверкнуло и толпы
радостной пыли.
По проспекту поплыли, неся в руках знамя ты узнала меня и мы секунду любили.
В ресторане | 2003
Исполнитель: ДДТПеревод песни
С душой Достоевского, с комплексами Блока я в ресторане сидел, меня тошнило от
сока
Судьбу разъел, как бронхит, синдром Льва Толстого, непротивление — слева,
справа — грубое слово.
Господь сорвал голос, его мало кто слышит, но жизнь и так хороша и поэтому
дышит.
Моя любовь к миру слева, там где пышная Клава, где ест яблоки Ева,
а надо мной моя слава.
Боже, как хорошо, как легки эти двери, я в них спокойно вошел, на блюдах птицы
и звери.
Я немного грустил, как могила Шагала, спросили — кто виноват? Ответил — выпили
мало.
Но тут ты появилась и этот бред вспыхнул храмом я, как старый Дионис,
стал мифологическим срамом,
Как на невольничьих рынках — стояла Родина голой на задворках Европы,
с крылами до пола.
Я забыл, кем я стал, я проклял искусство понял я, что давно боялся этого
чувства.
Я с тоской Мандельштама упал на колени прости меня, я люблю твои овалы и тени.
И вдруг что-то слетело в эту щель между нами, что-то сверкнуло и толпы
радостной пыли.
По проспекту поплыли, неся в руках знамя ты узнала меня и мы секунду любили.
сока
Судьбу разъел, как бронхит, синдром Льва Толстого, непротивление — слева,
справа — грубое слово.
Господь сорвал голос, его мало кто слышит, но жизнь и так хороша и поэтому
дышит.
Моя любовь к миру слева, там где пышная Клава, где ест яблоки Ева,
а надо мной моя слава.
Боже, как хорошо, как легки эти двери, я в них спокойно вошел, на блюдах птицы
и звери.
Я немного грустил, как могила Шагала, спросили — кто виноват? Ответил — выпили
мало.
Но тут ты появилась и этот бред вспыхнул храмом я, как старый Дионис,
стал мифологическим срамом,
Как на невольничьих рынках — стояла Родина голой на задворках Европы,
с крылами до пола.
Я забыл, кем я стал, я проклял искусство понял я, что давно боялся этого
чувства.
Я с тоской Мандельштама упал на колени прости меня, я люблю твои овалы и тени.
И вдруг что-то слетело в эту щель между нами, что-то сверкнуло и толпы
радостной пыли.
По проспекту поплыли, неся в руках знамя ты узнала меня и мы секунду любили.