Дальний слышится гудок,
рельсы шепчутся о чём-то,
пасажирский, иль товарный
им пока не угадать.
По щеке скользит цветок,
вьётся труженица-пчёлка,
будто до него и верно
не секунды, а года.
Безразличный примем вид
или лучше — беззаботный.
Будто и взаправду поезд —
электричка, товарняк.
Ну проедет, пролетит,
полно врать перед собой-то,
жуй травинку, успокойся,
ты сейчас увидишь знак.
Вот дымок сороковых,
тепловоз пятидесятых,
на подножках на вагонных
по вдвоём и по втроём.
Кто сумел — на боковых,
остальные на висячих,
едем, едем незаконно,
в завтра светлое своё.
Значит поезд вон какой!..
Где там нижняя подножка?
Ну, привет, пацан губастый,
мы прорвёмся, но держись.
Ты упрись в неё ногой,
да всерьез, не понарошке,
незнакомое — опасно,
эта штука парень — жизнь.
Пролистает паровоз пару вёрст,
намотает их на оси колёс,
перепуталось там всё, не сошлось,
натянулось, напряглось, порвалось
и клочками унеслось. Паровоз…
Так и катится состав,
как мелодия по струнам,
всё что крупно, всё что мелко,
есть и топливо и груз.
Эй, в машине, не устал?
Видишь, и не так уж трудно
вовремя заметить стрелку,
вовремя запрятать грусть.
Вот купейный мой вагон —
до начала целый поезд.
Как-то быстро всё пропето —
даже ахнуть не успел.
Ведь казалось — на роман.
Ну, по крайней мере, — повесть…
Восемь строчек, два куплета —
вот и всё, что было, спел.
Ну зачем цепочку рвать,
многоточие — не точка,
вон полянка, где лежал ты,
мимо окон поплыла.
Непримятая трава:
ни окурка, ни следочка.
И остались, как ни жалко,
лишь ромашка да пчела.